И везде были зловреды, бездны и тьмы зловредов — пылающих головоглазами, ползущих, роящихся и роющих, до тошноты одинаковых… А над жутким их миром нависало огромное, раз в тридцать больше Солнца, тусклое светило. И еще одно поражало воображение — на планете не было горизонта. Сколько хватало глаза, везде тянулись металлические поля, горы и сооружения, — планета была куда крупнее Земли.
Вера спросила меня, когда демонстрация видений была закончена:
— Ты обратил внимание, что второй зловред не запечатлен в мозгу ни у сородичей, ни у жителей Сигмы?
— Это естественно, ибо в нормальных условиях он — невидимка. Нам лишь в тяжелой борьбе удалось выбросить его из невидимости.
— А каков механизм невидимости, вы не расшифровали?
— Нет, Вера, не расшифровали.
— Мне кажется, воинами у них являются как раз невидимки, — сказала Вера. — В Гиадах, где разыгрывались битвы со зловредами, об их внешнем облике данных не сохранилось. Это не случайно. А эти, чашкообразные, скорей всего рабочие особи и надсмотрщики над пленными. Сколько их напало на вас, и ни один не ушел живым! А невидимки сражались по-иному — одна их жизнь отдана за одну нашу жизнь.
— Андре не погиб, а исчез, — сказал я сухо. — Это не одно и то же, Вера. Не надо хоронить его раньше времени.
— Кое-что в загадочных поступках и свойствах зловредов поддается физическому истолкованию, — заметила Ольга. — В частности, их невидимость объясняется довольно просто. Я хотела бы познакомить вас с некоторыми своими соображениями. Все дело в том, что наши противники глубже, чем мы, проникли в природу тяготения.
Она начала с древнейших ученых — Ньютона, Эйнштейна и Нгоро. Их формулы охватывали лишь стационарные гравитационные поля, то есть установившееся тяготение. Между тем, реальные процессы природы чаще всего неравновесны. Зловреды блестяще оперируют переменными полями, которых не описать ни формулами Ньютона и Эйнштейна, ни даже обобщенными рядами Нгоро. Умение владеть быстро меняющимися полями тяготения — большое преимущество наших противников перед нами. Если бы гравитационный удар по Сигме принял характер равновесного поля, одинаково притягивающего планету к крейсеру и крейсер к планете, то дело кончилось бы тем, что крейсер упал бы на планету, ибо у нее несравнимо большая масса. А в действительности он превратил поверхность планеты в океан пыли и обломков, и спокойно умчался дальше, даже не ощутив, что она тоже притягивала его.
В ближнем бою корабли зловредов всегда возьмут верх над нами, — следовательно, ближний бой с ними недопустим — вот первый вывод.
Второй вывод дополняет первый. Зловреды тоже знают превращение пространства в вещество, но совсем не пользуются обратной реакцией — превращения вещества в пространство. Очевидно, они ее не открыли. Это по-своему понятно, ибо появление новых объемов пространства приводит к ослаблению полей тяготения, а зловреды стремятся к их усилению.
— Образование пространства есть верная защита от них, — сказала Ольга. — Но у нас не так уж велики запасы способного к аннигиляции вещества: многократных космических сражений мы не выдержим. Теперь о природе их невидимости. Разгадка, по-моему, и здесь в их умении создавать особые поля большой интенсивности — условно назовем их микрогравитационными. Я видела труп невидимки. Конструкция тела блестяще приспособлена к функции невидимого бойца. Сердце-гравитатор создает вокруг тела конус искривленного пространства. Луч света, падая на конус, не пронзает его и не отражается, но загибается вокруг, выходя затем точно на продолжение своего первоначального пути. Все, что находится внутри конуса — и зловред, и его добыча, — естественно, невидимы для глаза и недоступны для обычных локаторов.
Я спросил ее:
— Не кажется ли тебе, Ольга, что средства связи у зловредов совершеннее наших? По-моему, они нашли какого-то мгновенно распространяющегося агента и при его помощи отлично сообщаются друг с другом на сверхсветовых скоростях.
— Да, такая возможность имеется, — признала Ольга. — Отсюда надо сделать еще один вывод: в сверхсветовой области со зловредами лучше не связываться, если их много. Вряд ли флотилии их движутся вслепую, как мы, к сожалению. Во всех этих обстоятельствах есть одно, благоприятствующее нам: так как гравитационные волны распространяются со скоростью света, то атаковать зловреды могут лишь в оптическом пространстве, чтоб не обогнать собственные свои удары. Иначе говоря, перед атакой мы их обязательно увидим.
Я заговорил с Ромеро. Мне показалось, что картины на стереоэкране произвели на него впечатление. Он хмурился, гневно сжимал набалдашник трости.
— Теперь вы видите, Павел, что мы не можем стоять в стороне? Преступления зловредов вопиют об отмщении…
Он высокомерно взглянул на меня:
— Мое ухо не слышит воплей — они слишком далеки от нашей Солнечной системы. И кто вопит? За кого вы встаете горой? К прежним паукам и змеям вы добавляете кузнечиков — ради них готовы пожертвовать существованием человечества! Неужели вы не соображаете, с каким могущественным противником сознательно нас сталкиваете? Андре уже погиб неизвестно почему и для чего, — вам этого мало?
— Андре похищен, — сказал я. У меня сильно забилось сердце. Я боялся, что голос мой задрожит. — Я уверен, Андре жив.
Ромеро продолжал с желчью:
— Наши великие предки, создавшие коммунизм на Земле, сражались и победили ради счастья людей, ради того, чтоб создать нам, своим потомкам, справедливое, обеспеченное бытие. Почему мы должны изменять их завету, оставляя заботу о людях, чтоб совать нос в чужие дела? Я понимаю, стоило бы потрудиться, если бы мы могли навсегда истребить все зло и несправедливость во Вселенной. Но это же невозможно! Мы не облетали и тысячной доли одной нашей маленькой Галактики — поручитесь ли вы, что в неисследованных звездных районах нет своего горя? Почему вы берете на себя роль всеобщего наставника и исправителя? Мы не боги, в самом деле, чтобы страдать всеми страданиями мира, печалиться всеми его печалями!..